Михаил всю дорогу молчал, смотрел в окошко экипажа и поджимал то и дело губы, словно силился не проговорится. Вся поза его и то, как он поминутно постукивал новенькой саблей по дну кареты говорили лучше всяких слов. Младший брат был против не просто этой поездки, а ее цели. Когда утром, за завтраком, Михаил неосторожно обронил "прусская кошечка еще приручит русского медведя, дайте срок", у них тот час случилась размолвка. Николай требовал то извинений, хотя сам не представлял, перед кем и за что, считая слова младшего брата мальчишеской ревностью, то взывал к чести, напоминая о долге, но в итоге Михаил громко хлопнул дверями столовой, уходя прочь и восклицая "Романовы натерпеться от этих немок, как здоровые от чумных!".  Тот факт, что остановились они в небольшом загородном доме, имеющим скудное количество комнат и одну спальню, спас их дружбу. Обеим просто физически некуда было деваться, поэтому Николай, искренне любя и потакая самолюбию брата, все таки пошел на перемирие, в процессе которого выяснилось, что Михаил не на шутку ревнует к брату, пол и положение тут роли не играли, а когда у этого генерала стали мокрыми глаза, Николай окончательно сменил гнев на милость.Михаил долго и горячо объяснялся, успел даже рассказать сон, убежденный в его дурном знамении и умолял Никки не ехать никуда, даже трезвые  и очевидные доводы не смогли сломить этой еще юношеской веры в неправильность происходящего. Великий князь Михаил Павлович настолько разгорячился, а чувства его настолько истрепались, что тот поклялся тот час брату, что он то не женится столь скоро, как старшие, да и женится ли вообще. Николай улыбался снисходительно, в глубине души разделяя, охотно принимая сторону брата. Но если выказать этому упрямцу поддержку, будет только хуже. Их разговор затянулся неприлично на долго, но даже под угрозой опоздания и срыва столь важной миссии, возложенной на Романовых, Михаил отказывался ехать куда-либо вообще, разве что в Берлин, к своей армии, где одно его могло успокоить - смотр и та атмосфера послевоенной суеты, что воцарилась на доброй половине Европы.  С упреками и Божьей помощью этот мальчишка сдался, влез в парадный мундир, пригладил вихры и в один короткий миг из брата Мишеля стал его императорским высочеством, великим князем и генералом лейб-гвардии конной артиллерии. В отместку за хитростный обман и манипуляции им этот генерал нынче сидел в экипаже, спешно везущим двух князей ко двору Фридриха-Вильгельма III, нахмурившись и не проронив ни слова. Николаю эта выходка была по душе, Мишель оттает, вскоре первый начнет говорить о всякой ерунде, как обычно делая вид, что ничего не случилось, а после, украдкой извинится, начав тот час болтать без умолку. Поэтому та отсрочка до полной капитуляции брата шла Николаю на руку. Он тоже смотрел в окно, но там уже давно кончились аккуратные прусские домики, весенние свежевспаханные поля и грядки с тюльпанами. Нынче же пейзаж был скучнейшим, навивающим тоску по родине, где точно такая же лесная дорога с точно такими же березами, да только небо синее и луга небрежнее выкроены пахарем. Понравится ли такая родина юной принцессе? Николай не сомневался, что та обязательно полюбит и русский народ, и его страну, и его вместе с ними. От легкого волнения было холодно и неуютно на душе, словно его без остановки окунали в омут, еще и еще раз. Мундир становился в тягость, душил строгий воротник и уже казалась абсурдной идея явится в чужой дом за собственным счастьем. Хотя какое может быть счастье, навязанное политическими условностями, довлеющими ныне над империей? Никки вздохнул, в его возрасте о девушках думается с особенным упоением, если только думы эти не ведут к обременению. Он безусловно, безропотно подчинился воле брата, но где-то совсем глубоко в душе, тайком, надеялся на невольное освобождение от сей неприятной повинности. Как можно было сменить курс и думать о делах романтичных, когда сама судьба толкает тебя на фронт? И прекраснее сего часа, полного отваги и мужественности Николя не представлял. Матушка, о которой он думал не прекращая, видимо, не разделяла рвения сына. Все ее чаяния были направлены на скорейшее возвращение двух князей обратно, в безопасный Петербург. Никки с невероятным трепетом вспоминает Париж, теплые июльские вечера, когда Ламздорф, утомленный зноем и вбиванием в головы князей наук, удалялся к себе, Романовы, предоставленные сами себе, совершали ночные вылазки. Если бы матушка узнала о них, ни видать им ни Брюсселя, ни Гааги как своих ушей. Надо ли было говорить, сколько трепета и волнения принесли этим двоим прогулки тайком в обычной гражданской одежде. Безрассудство подкреплялось бравадой и желанием быть лучше брата, а успехи лишь закрепляли мысль братьев в верности их предприятий. Мишель однажды не на шутку влюбился в кареглазую простую девушку, торгующую на площади Заандама. Сколько бумаги он исписал, выражая свои чувства чернобровой простолюдинке, едва ли умеющей читать, но столь доброй и чистой душой, что Мишель подумывал увезти ее с собой. И ни строгость Ламздорфа, который не понимал столь резкой рассеянности в учебе великого князя, ни всяческие изыски в наказаниях, исходившие в награду от воспитателя, не пугали юного Ромео. Николай боялся даже по доброму смеяться над братом, тот пообещал вызвать на дуэль всякого, кто усомнится в чувствах его. Сколь много горя принес переезд, когда пришло письмо от Императора, что им велено возвращаться в Петербург, но перед этим приказано было следовать в Берлин. Мишель и вовсе отказался от любимых книг, забросил на свою беду уроки, дошло до того, что Ламздорф при Саврасове, сопровождающем их кавалере, отчитал брата, пригрозив донести Марии Федоровне на непутевого сына. Упрямство Мишеля делало его положение только хуже, Николай украдкой, чтобы не поранить гордость брата, часами говорил с ним, мягко отвлекая от мыслей о крахе первой  любви.  Это было прекрасно, с нескрываемой завистью Николай сочувствовал и ободрял горе- влюбленного, отдавал ему свою порцию десерта и потакал каким-то немыслимым затеям. Михаил в скорости позабыл об утрате, память в юности коротка и легковесна, вернулся в свое обычное состояние, начал шутить и выказал рвение в учебе. Это все прошло, а Никки оставил для себя важное - не влюбляться так отчаянно и рискованно. Он рассудительно обдумал, что при первой встрече неприменимо покажется всем самым любезным и воспитанным, будет улыбчив и, если позволит случай, отпустит милую, невинную шутку. Или прочитает сонет на английском, тем самым прослыв умным и образованным, но на том и хватит. Разве сравниться вся эта романтичная мишура с прекрасным, ровным строем солдат в боевом каре? А кавалерия с их ослепительной выправкой и медным блеском кирас, разве она ровня этим дамским вздохам и улыбкам? Нет, определенно.
Дворец короля Фридриха встречал их истомившимися лакеями, уже уставшими стоять в ожидании и в который раз разогретым ужином на кухнях. Генерал -адъютант Пётр Петрович Коновицын с немым укором на правах властителя ситуации смотрел на князей, которым осталось не так много, скоро и совершеннолетие, а в их поведении остаются недопустимые вольности. Может, досталось бы и Ламздорфу за промахи в воспитании, но старик невозмутимо осматривал парадную залу своим цепким, критичным взглядом, словно хотел понять, стоят ли его питомцы столь сомнительного союза. Мишеля с Николаем поставили чуть поодаль за всей делегацией, что приехала вместе с князьями, кавалеры Саврасов,  Алединскй и Арсеньев при полном параде что-то обсуждали в пол голоса с полковником  Джанотти, их меньше всего интересовал нынешний визит, в успехе сей партии никто не сомневался, а вот военные перипетии и повышения по службе после окончания кампании волновали всякого. В зале было не топлено, прохлада каменных стен веяла сыростью, Никки не досчитался свечей в нескольких канделябрах, кажется, блеск прусского двора потускнел перед ликом войны. Не выдержав ожидания явления к ним императора с дочерьми, а ждать Михаил не любил никогда, брат залез за пазуху мундира, доставая сложенный в четверо листок. Расправив его, он прокашлялся и шепотом произнес:
- Сие, дорогой Никки, сбор самых лучших фраз, которые помогут тебе завоевать сердце любой прусской красавицы. Не благодари брата, скажи спасибо Богу, обнищание прусского двора сделает сию викторию для такого солдафона самой легкой,-  потрепав исписанный лист, Мишель не упустил шанса прочитать что-то на французском и немецком про ланиты, как бутоны роз и про дыхание с ароматом утренней неги. Какой аромат у утренней неги, Николай не успел уточнить, вырвал лист, да так и застыл, вытянувшись, поскольку громко объявили о выходе императора с дочерью и прочими гостями.
Комок смятого пергамента в руке был единственной верной опорой в эту минуту, сердце выстукивало сигнал к атаке, так оглушительно и громко, так не ровно и агрессивно, что голова кружилась. Не смея пошевелится, по выучке и всем этикетам мира, Никки краем глаза заметил, как Михаил улыбается одними уголками губ. Шельмец еще и смеет подтрунивать над старшим братом в такие минуты. Николай прикрыл глаза, досчитал до двадцати, а после, когда расслышал свое имя и титул, которыми представлял его Пётр Петрович Фридриху с дочерью, распахнул их, впечатавшись взглядом с нее. И мир перестал быть без этих изумительно-серых глаз, маленького вздернутого носа и ямочек на щеках. Николай оцепенел, с трудом приветствуя наклоном головы и императора, а заодно и это создание. Если и было в этом мире что-то более ощутимое, чем комок бумаги в ладони, то это была она. Выученная приветственная речь на немецком застряла в горле, Николай заговорил, как ему казалось не своим голосом, повторяя зазубренное, силясь оторвать взгляд от Шарлотты.
- Я от имени Императора Российской Империи, Александра Павловича, приветствую вас, ваше императорское величество и выражаю вам благодарность за столь радушный прием, который положит начало великому союзу двух держав. Но не просто союзу стран, но крепкой дружбе, общим порывом которой станет не только желание освобождения от гнета французской оккупации, а развитие держав в заново отстроенном мире. Мире, где нет места расчетливой агрессии, где крепки и непоколебимы основы монархи и независимости каждой из стран, -    Николай выпалил все на одном дыхании, запнувшись в конце, но это лишь придало его словам яркий оттенок искренности. Фридрих порывисто приобнял Николая, что-то лопоча на плохом русском о традициях встречать на родине Никки гостей хлебом и солью. Все в зале сделали почти ощутимый выдох, чопорность момента была разрушена, делая обстановку теплее. Всех пригласили в большую столовую, где играла музыка и лакеи подавали шампанское. Михаил скромно шествовал за братом, который зачем то пристроился за этой принцессой. Да, признавал себе великий князь, та была весьма прелестна собой, а брат - болван, надо было прочитать ей про ланиты и негу тот час.

Ужин начался вяло, словно в дурном сне, фигуры людей двигались чинно, говорили тихо, жесты были плавными, даже таяние воска свечей затянулось. Их посадили так неловко, наискось, что Николай мог лишь изредка бросать короткие взгляды на Шарлотту. Пока это сделалось абсолютно не приличным, а Мишель не ткнул в бедро брата. Ламздорф молчал, хмуро тыкал вилкой в утиный паштет, он, кажется подметил тоже самое, что и младший брат, потому как щеки его обыкновенное бледные, тот час покрылись алой краской. А Николаю было все равно, настолько скользко и противно было в желудке, если долго не смотреть в сторону, где тихо щебетала на немецком Шарлотта. Он улыбнулся, один раз, когда она его спросила, как ему понравилась ее страна. Глупо улыбнулся и заморгал, забывая все немецкие слова разом. Мишель пришел на выручку, заявив, что Николай настолько впечатлён увиденным, что с трудом подбирает слова восхищения. Это отчасти было правдой. Великий князь был поражен, словно громом небесным удивительной, простой и ясной красотой девушки. Разве встречал он до этого момента кого то прелестнее? Нет, то был обман зрения. Ладони предательски потели, аппетит пропал, а выпить большего не позволялось. Все таки, все таки...он раз за разом упирался в свой возраст, ему нет двадцати одного, он по меркам законов своей страны бесправен, а следовательно глубоко несчастен. Его что-то спросил важный, высохший, как все немцы в преклонном возрасте, министр. Что-то о различиях их стран и сходстве, на что Николай ответил, что не достаточно прожил в чужой стране, чтобы понять отличия, но с лихвой обнаружил для себя сходства. Любовь к отчизне, верность императору, стремление к познаниям и открытию нового..Хотелось прибавить про красивых принцесс, но юноша не договорил, прерванный одобрительным ропотом окружающих придворных. Его Шарлотта, да, пусть уже его, он так хочет, отвлекалась на шепот с какой-то статной, высокой женщиной с причудливой прической. Та строго рассматривала Мишеля и Николая из под тяжелых бровей, ее и без того маленький карминовый рот сузился в другую секунду и женщина снисходительно выдохнула что-то на немецком. Шарлотта очаровательно зарделась, а Николай успел подарить ей совсем уж долгий и пронзительный взгляд.
Совсем скоро объявили о танцах, то, что стоило жертв часовых ожиданий за ужином. Конечно, он позволит ей открыть бал с отцом, позволит пропустить несколько туров мазурки с каким-то придворным франтом, старше Шарлотты на десяток лет. А после он смело, лихо, как могут только русские в своей уверенности, протянул руку, призывая ее к танцу.
- Я выждал достаточно, чтобы соблюсти все мыслимые правила приличия, - едва слышно произнес Николя на немецком, склоняя голову в знак наивысшей степени смирения перед сим созданием. Оно лишь имело сейчас власть над ним, хоть это было странным и опрометчивым, но не обременительным решением. Будет танец, а значит между ними случится первое знакомство, а значит сладкий, томительный трепет вновь и вновь завладеет князем. Он решительно повел свою спутницу в центр залы, зная и ощущая, как все гости с нескрываемым умилением смотрят им в спины.
- Признаюсь вам честно, еще утром я ехал сюда лишь соблюдая чувство долга, а нынче я корю себя за глупость. И я извинился бы и перед вашим отцом и перед вами, но мне не хватит красноречия, чтобы выразить свое сожаление, - осторожно приподняв прелестную маленькую ладошку, Николя увел девушку в выразительную фигуру, невольно любуясь этой природной грацией.
- Сейчас же я вручаю вам право казнить меня нещадно, никогда в жизни своей я не ошибался столько сильно. От того быть может нынче мне дурно, а язык плохо слушается, - невпопад музыке он вдруг остановился, не стал подпрыгивать, а виновато улыбнулся, словно нелепый этот прыжок сделал бы из Николая совсем дурного. Он слышал и музыку и быстрые шаги прочих пар вокруг себя, но не мог пошевелиться какое то время, настолько приятным оказалась эта минута. А потом все закружилось в музыкальном вихре, набрало воздуха, юбки и шлейфы замелькали по кругу, офицеры звонко отстукивали подковами сапог по паркетному полу лихой ритм. Вот уже и не слышно разговоров, так громко стучат каблуки, так быстро и ярко играет музыка.
И он думает, если увести ее прямо сейчас с собой, в далекую Россию, то все обязательно будет хорошо.

Она была так мала по сравнению с его ростом, такой хрупкой ему казалась эта фигурка, порхающая пташкой у его ног, что сердце невольно сжималось от желания защищать. Не было иной мысли, лишь огородить, уберечь от войны, от невзгод, даже нынешних, коверкающих судьбы двух молодых людей.  Что если она не желает становиться ни чьей невестой? Что если у нее есть кто-то более близкий, а сердце не свободно? Щеки Николя зарделись, он поискал глазами воображаемого соперника, но нашел лишь Михаила, танцующего с какой-то пожилой княгиней, которая поминутно наступала ему на сапоги и громко восхищалась его красотой.
- Я всю жизнь кому то должен, не хочу, чтобы сие бремя касалось вас, Шарлотта, - доля секунды, он сжал невесомые пальцы сильнее, хотел ощутить, что рядом не сон, поддавшись слабости. Музыка замедлила темп, остановились пары, Николай постоял еще какое -то время рядом, неохотно соблюдая этикет и благодаря за танец. Ему казалось, если вернуть ее обратно, то все будет кончено. Но мир не пал к ногам князя, а продолжил существовать дальше. И он снова и опять танцевал, даже со старой княгиней в зеленом шифоне, томно вздыхающей, а может уже задыхающейся, но цепко держащейся за руку. Николай отвечал не впопад, рассеянно шутя и развлекая старушку пересказом слухов. Та попросила пообещать ей еще один танец, снисходительно задышав сильнее над ухом Николая, то ли в томительном восхищении, то ли требуя больше воздуха. А когда катильон закончился, Михаил приложил все свои навыки дипломата, чтобы отбить у сего "неприятеля" брата, при чем взамен принес княгине бокал шампанского и позволил потрепать себя по щеке.
- Немки с годами в напоре не уступают Кутузову, - вручив еще один бокал брату, Мишель рассеянно потирал щеку, его самолюбие было подорвано самым нечестным образом. Пить ему более не позволяли, поэтому боль отчаяния была смешана с досадой и желанием поскорее уйти с приема.
- Алединский с Саврасовым собрались в карты, Арсеньев с ними, не иначе. Прискучное собрание, я натер там, где стыдно признаться, - выдохнув, Мишель подхватил с подноса у лакея воды и залпом опрокинул в себя фужер, расстегивая тут же крючки на воротничке нового мундира. На шее у брата красовалась тонкая алая линия натертой кожи, как расплата за повышение. Он был аккуратистом, донашивал форму, пока рукава не становились короткими, но чем дольше носился мундир, тем мягче и приятнее к телу делались его отвороты.
- Ломздорф к утра сбор наметил, я слышал, как они с Петром Петровичем обсуждали, так что не долго осталось. Понравилась?- растирая шею и расправляя ткань, явно не желая вовсе возвращаться к обществу.
Николай последовал примеру брата, залпом выпил все до дна, сам еще не зная, что ответить. Бывали вопросы, на которые князь тот знал ответ и был абсолютно уверен, сердце подсказывало или какое то чутье, а нынче все молчало, только неприятно ныло в животе от голода. От волнения Ник мало ел, а то и вовсе не мог проглотить ни куска, да теперь, когда все отпустило, кто же его пустит за стол? Терпи, брат, до утра и не урчи так призывно.
- Понравилась, - буркнул Николя, отводя брата вовсе в темный угол, словно два заговорщика планировали не меньше, чем бунт. Мишель присвистнул, тихо, вовсе не обращая внимания на воспитание и происхождение, брат подхватил Николая за локоть, разворачивая к себе лицом и заглядывая так требовательно и пристально, словно хотел выпытать все тот час.
- Не знаю, как можно понять за один раз? -Николай раздраженно выдернул локоть, прислушиваясь к шуму из залы. Кажется, гости начали танцевать вальс, полагалось скорее вернуться к ним, чтобы не вызвать еще больше вопросов, чем есть. Но тут,в нескольких метрах от пятна танцевального зала, он ощущал себя в безопасности.  Ему казалось, что за ним наблюдает Шарлотта и видит, как он жалок сейчас в своем метании. От одной мысли о том, что видится ей со стороны болваном, у Николая все переворачивалось в груди. Брат улыбался и вел себя так, словно знал в делах любовных куда более, чем мог в своем возрасте. Это еще больше раздражало.
- Я так скажу. Если ты не притронулся к еде, значит Пруссия нещадно сравняла бастионы России с землей, в прахе сим никто не выжил, плененный Романов останется рабом этих маленьких ступней и ручек навеки, - еле увернувшись от тычка в бок, Михаил радостно похлопал по плечу брата. Так, за таким малым жестом, спрятано было многое. К моменту отъезда Николай уже и сам для себя решил, что маленькое прусское счастье обязано стать его большой русской любовью.
Он прощался с Шарлоттой сухо и неохотно, боялся сказать больше, что могло выдать его, но единственно проронил, что обязательно напишет о своем путешествии и его итоге. Конечно, он начнет писать письмо тот час, едва их экипаж тронется с места, едва дрема не смотрит Михаила, который тоже что-то пробовал писать. Под мерное покачивание кареты Николай Павлович, великий князь, начнет свое письмо, откладывая его и переписывая множество раз, пока сердце не начнет руководить его пером само.