Наши войска заняли Париж. Россия стала первой державой мира. Теперь всё кажется возможным. Молодые победители, гвардейские офицеры, уверены, что равенство и свобода наступят — здесь и сейчас. Ради этого они готовы принести в жертву всё — положение, богатство, любовь, жизнь… и саму страну.
1825 год, конец Золотого века России. Империю, мощи которой нет равных, сотрясает попытка военного переворота. Мир меняется стремительно и навсегда...


ЖАНЕТТА ГРУДЗИНСКАЯ ПИШЕТ:
“С неделю назад Грудзинская верит в происходящее меньше прочих, раз — а то и два — теряет самообладание. Невозможно. Не верит. Ни с кем не хочется говорить, в то время как от количества советов начинает до невозможного болеть голова. Ссылаясь на это, старается почаще оставаться в одиночестве, а значит тишине, нарушаемой разве что разговорами где-то в ближайших комнатах. Советы благополучно оставались там же на какое-то время. Всё равно на следующее утро будет привычный уклад, ничего такого. Самообладание вернется уже за завтраком.”
[читать далее]

1825 | Союз Спасения

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Архив эпизодов » C'est ma volonté


C'est ma volonté

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

— Приношу извинения за внешний вид моего младшего брата.
— Ваша постоянная работа, я полагаю.

http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/62/633295.gif http://forumupload.ru/uploads/001a/c7/2f/62/851401.gif
C'est ma volonté
Александр и Николай Романовы
Санкт-Петербург; 2019 год; PG-13
http://www.pichome.ru/images/2015/08/31/3FqWcfL.png
После недавней истории, которую едва удалось замять, недовольство Александра младшим братом никуда не делось, и придется снова возвращаться к той же теме.

Отредактировано Александр I Романов (2020-10-18 07:56:31)

+2

2

Лучше бы брат кричал.

Прокричался бы, обругал всеми словами, обматерил, но сразу было бы кристально ясно, что он обо всём этом думает и что собирается предпринять. А ясности Николаю очень хотелось. И даже наказания уже хотелось. По правде говоря, ему никогда ещё не было так отчаянно стыдно и страшно. Хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось, но он нутром чуял: эту историю припоминать ему будут ещё долго. Долго будут обсасывать СМИ (при мысли об этом к горлу Николая подкатывала тошнота), долго не простит вверенный ему полк, надолго сделает выводы о великом князе российская общественность.

А он ведь до последнего был уверен в собственной правоте, так гордился собой, показал себя настоящим командиром, поставил на место нерадивого капитана, наконец-то проявил характер! И только когда генерал Паскевич осторожно — надо отдать ему должное — заметил в ответ на длинное и несвязное, написанное трясущимися руками в состоянии совершенной паники (господи, какой же стыд!) сообщение Николая в вотсапе, что случай этот его тревожит и может иметь не слишком благоприятные последствия не только для Николая, но и для всей царской семьи в виду сложной обстановки в стране и преобладающих антимонархических настроений, только тогда Николай понял, насколько сильно он сглупил. Брат Михаиле, правда, по этому поводу выразился гораздо точнее. «Какой же ты феерический долбоёб!», конец цитаты. Николай к тому моменту уже был с ним полностью согласен.

Паскевич потом перезвонил, выспросил подробности, деликатно проигнорировал истерические нотки в голосе Николая, лаконично, по-военному, рассказал, чем всё это чревато, и посоветовал честно и как можно быстрее обо всём доложить Александру Павловичу. Николай собирал всю свою смелость примерно час, но, когда набрал номер брата, услышал в трубке короткое «Да, мне доложили. Разбираемся. Я за тобой приеду».

В ожидании брата Никс успел пережить тяжелейший разговор по телефону с матушкой, и сразу после этого постыдно проплакаться и накричать по телефону на ни в чем не повинную Шарлотту, которой подружки-фрейлины успели показать первые сообщения в телеграм-каналах. Потом, по настоянию матери, он поговорил с пресс-секретарем и потратил все оставшиеся силы на то, чтобы не сорваться на крик в ответ на его рекомендации.

Потом приехал брат. Никс сел к нему в машину, поздоровался с шофёром и, собравшись с духом, посмотрел Александру в лицо.

Царь сидел, уткнувшись в экран смартфона, и не смотрел на Николая. Кричать и материть было не в стиле Северного Сфинкса (хотя он мог и умел, Николай видел). Александр молчал, Николай от страха едва мог дышать. А потом он кое-как вздохнул и как-то враз обессилел, потому что, кажется, за этот день для него всего оказалось слишком много.
[icon]https://i.ibb.co/mGrsqtz/image.jpg[/icon]

+4

3

"Если я буду игнорировать происходящее, оно пропадет" почему-то совсем не помогало. А первые несколько минут он и правда старается не думать о том, что только что прочитал, не желает отвечает на звонок, и уж точно не горит желанием беседовать с Марией Федоровной. Пусть берет на себя разговоры с Никсом, что ей и передают. У Александра Павловича есть время возвести глаза к потолку, вспомнить кого только можно, и вот уже пора приниматься за звонки и сообщения.
Между делом умудряется вклиниться даже брат Константин, отправив пару голосовых, весь смысл которых укладывался в ехидный тон, и "Ну и весело там у вас". Император качает головой, одаривает того нелестными словами, и записывает лаконичные ответы, пока переодевается. Нельзя, чтобы увидели в таких растрепанных чувствах...и такой рубашке, даже приближенные. От них же он узнает подробности, успевает ответить второму брату - интересно, будет ли звонить и Михаил? - после чего просит подать машину, чем раньше, чем лучше.
Александр с удовольствием бы никуда не отправился бы, и остался в Петербурге, но приходится все менять на ходу.
- Здравствуй, Николай, - Не поднимая взгляд на младшего брата, продолжает бездумно смотреть на экран с новостными заголовками, один краше другого. Пока в них было слишком много неопределенного и "мы будем следить за развитием событий", но для него было уже все очевидно еще до любых оправданий.
- Поехали. - Это - уже не ему, и после этого уже водителю слушать разговоры пассажиров не положено, сам понимает. Александр устало потирает переносицу и убирает телефон в сторону, прежде с некоторым раздражением дочитав сообщения Голицына. Сейчас в его словах и советах он нуждался менее всего, это было бы куда уместнее от...нет, такого человека у него все еще не имеется.
Несколько минут в салоне царит молчание. Старший Романов смотрит в окно, наблюдает, как одни дома сменяются другими, ловит мимолетные взгляды, которые едва успевают понять, кто там в машине. Это к лучшему, шума итак хватает, а их фамилию не то чтобы все в едином порыве готовы жаловать. Телефон рядом то и дело дает о себе знать непрекращающимися уведомлениями, и наверняка действует на нервы не только ему одному. Ничего, потерпят, а ответит он в лучшем случае после разговора (который должен состояться) и в лучшем случае, на половину запросов.
Все это больше тяготит.
- Ничего не хочешь мне рассказать? - Он не отец ни Николаю, ни Михаилу, пропасть возраста мешала воспринимать их также, как Костю, и подобные разговоры с ними он вести не очень-то умел. Но уступить матери? Вот уж нет. - С последствиями твоей необдуманности уже разбираются, но будет куда лучше, если услышу все от тебя. - С нотками раздражения в голосе подмечает император, и все равно тянется за тем, чтобы отключить все уведомления.
- Не торопись, если хочешь. Дорога долгая. - И, если бы ничего не случилось, скорее всего они провели бы ее в тишине, так уж получалось куда чаще.

+4


Вы здесь » 1825 | Союз Спасения » Архив эпизодов » C'est ma volonté


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно