Катрин в последнее время кажется, что на голову обрушился весь мир. Весь этот год стал каким-то бесконечным кошмаром, тянущимся и тянущимся. Позволяло контролировать то, что время идёт, только календарь. Сначала было это непонятное восстание на Сенатской площади, где Иллариона чуть было не забили до смерти. Он перепугал её своим видом, когда прибыл домой с синяками на лице. К ночи у него даже поднялся жар и пришлось срочно вызывать врача, чтоб его сбить. Восстание Черниговского полка стрелой пролетело через весь город, оставляя за собой "хвост" из слухов. Конечно, из них она уже знала, что и братья прибыли в Санкт-Петербург, чтоб быть на допросе. Про это всё говорили понизив голос и делая самый таинственный тон из всех возможных. Хотя, даже рассуждать о судьбе заговорщиков было опасно. Долгое время она почти что ничего не знала о судьбе братьев, а потом узнала приговор для Сергея. Повешенье. Это ужасное слово застряло в голове набатом, но Екатерина не из тех кто сдаётся, только даже увидев трудности. Она почти что вымолила на коленях о встрече с ними троими. Только троими ли? Первым кого она посетила оказался Матвей. Он-то и рассказал о застрелившемся Ипполите. Ей повезло, что в этот момент сидела на стуле, у которого заваливалась ножка. Иначе бы упала на землю с высоты своего роста. Она не могла поверить, даже не хотела верить в его слова, но не проронила ни слезинки. Лишь дома дала волю чувствам и так долго рыдала, что казалось хочет выплакать всю душу.
Этот июль пах тленом. Цвет этого июля - угольно чёрный. Именно в таком платье она приходит повидать в последний раз Сергея перед казнью. Плачет, цепляясь за него и вдруг резко проходит осознание того, что это конец. Катрин больше никогда не суждено ни увидеть брата, ни крепко-крепко обнять, ни смотреть на то как он целует её ладони, ни смотреть в эти удивительные глаза. В них нет страха. В них есть надежда и покорность. Это заставляет рыдать ещё больше и её даже уводят силой, а Екатерина всё пытается вывернуть голову и посмотреть на него. Ей не разрешают забрать его тело, ни даже его локона волос, чтоб было что хоронить. Ей плохо, она почти что не спит, постоянно пишет письма с просьбой не посылать брата на катогру, о которой ходили слухи, а просто отправить в ссылку. Аудиенции, письма, встречи, опять аудиенции. Круг их общения заметно спал. Люди стали сторониться их с мужем, старые знакомые не здоровались.
Она понимала, что ему тоже тяжело. Вся эта опала упала и на их семью, а так же он потерял много друзей и знакомых, которых считал друзьями. Они подолгу беседуют вместе, а в один день он даже засыпает на её коленях и ей кажется, что ему становиться немного лучше. Катрин с каждым днём всё хуже. Уже нет розовых надежд, есть чёткое желание вытащить Матвея из западни, но она всё ещё плачет по ночам. Особенно сильно разревелась, когда старший сын Алекс спросил: "А где oncle Ипполит? Он что-нибудь писал тебе, maman?". Её истерика то затихает, то усиливается, особенно в моментах упоминания о покойных братьях. И тут приходит письмо от отца. Иван Матвеевич пишет о том, что у Сергея есть дети о которых он особенно сильно просит позаботиться. Сразу вспоминаются два прелестных мальчика, которых она увидела, когда в июле гостила у Сергея. Вопрос ехать или не ехать, даже не стоит. Ей плевать на распутицу, на проливные дожди. Она хочет ехать и заявляет Иллариону, что уедет в любом случае, даже если сам император запретит. Только в этот момент в юбку вцепляется самая младшая Ольга, а так же Анна. Ей ничего не остаётся, кроме того как пообещать взять их с собой в это путешествие. Сначала он против, затем нет, а потом говорит о том, что надо забрать всех детей и тогда уже ехать в Хомутец. Всё-таки, им будет там спокойнее, нежели в бурлящей столице.
Подготовка проходит быстро, хотя и не без своих заморочек. А потом уже через несколько дней они тряслись в возке. Оля почти все две недели пути проехала у неё на руках. Было отвратительно сыро и не спасал даже плащ чёрный, как и всё в её гардеробе на данный момент. Дороги скользкие, вокруг пустые поля. Никакого тебе разнотравия, как в июле прошлого года. Казалось, что сама погода оплакивает потери. И в такой дороге, если старшие тренировались в латыни, то младшие устраивали концерты. Правда, под конец второй недели так устали от постоянной езды и тряски, что были непривычно тихи и молчаливы. Дом встретил их глубокими лужами у крыльца, лаем собак и полным двором ожидающих. Неужели отец написал о том, что они приедут?
- Алекс, Мишель, как только остановимся, бегом сразу в дом и придержите Анну с Ваней, чтоб не упали на такой грязи, - даёт поручение старшим сыновьям Екатерина и плотнее кутает младшую Олю. Её маленькое пальтишко расстегнулось, а выходить под дождь так опасно. Не дай бог ребёнок простудится. Когда возок остановился, то открыли дверцу и из неё выпорхнули первым делом дети, которые сразу помчались к крыльцу, где их уже встречали, а потом уже Екатерина с спящей годовалой Ольгой на руках. Капли дождя капали на её лицо, волосы, пальто. Оно становится тяжёлым, но ей всё равно. Как можно скорее пройдя к крыльцу, прижала дочь к груди и встала прямо перед Ганной. - Простите. Мне стоило написать письмо и предупредить о своём появление с детьми, а-то вы были явно не готовы к появлению такого количества жильцов, - ей неловко и страшно одновременно. Пройдя внутрь чувствует тепло и положив малышку на тахту, аккуратно растирает замёрзшие ладони. Снимая с дочери и себя пальто, чувствует, что оно такое мокрое, что можно выжимать. Повернувшись к временной хозяйке, заметила, что их вещи уже начинают заносить. - Ганна, надо бы их просушить, а я даже не знаю где это сделать.

Отредактировано Екатерина Бибикова (2020-09-21 20:39:06)

Тепло. В такую погоду особенно понимаешь его ценность. Вскоре дети, да и сама Екатерина, оказались в тепле и старшие помогли младшим сесть на лавку, чтоб те погрелись у растопленной печи. Правда разве устоишь перед любопытством, когда вокруг столько интересного. Поэтому Ваня и Аня занялись разглядыванием самого младшего Миши. Кажется, они даже понравились друг другу. Уже призывно кипел самовар, а кухарка спешно накрывала на стол, чтоб было чем попотчевать гостей. Медленно поправив влажные волосы, которые выбились из причёски, она осторожно протянула руки к открытой печи. Платье быстро высохло, но легче от этого не становилось. "Я должна всё рассказать..." - подумала Катрин в этот момент и посмотрела на сыновей Сергея. Для неё уже не было загадкой кто их мать. Мальчики походили на Ганну лишь овалом лица, а вот всё остальное взяли от отца. Только вот старший был особенно похож. Даже взгляд такой же как у него. От этого стало больно в сердце, но она сумела удержать эмоции. Но тут, старший судя по всему её узнал и бросился обнимать. Она сначала обомлела, потом ласково положила ладонь на голову, взъерошивая волосы мальчишке.
- Да, папа не смог со мной приехать, mon soleil, - Екатерина лжёт чисто и открыто, но не считает это каким-то преступлением. Она всего-то пытается не заставлять ребёнка мучится вопросами и делает это во благо. Присев перед ним на колено, чтоб лицо было на одном уровне, женщина осторожно гладит его по щеке, мягко и немного грустно улыбаясь. - Но ничего, правда же? Мы ему напишем письмо и расскажем о том какой ты ответственный, раз смог сам принять гостей. А теперь... - она подзывает и Мишу, аккуратно разворачивает их за плечи и указывает уже на своих детей. - Они все хотят с вами познакомиться. Особенно это хочет сделать Аня, просто стесняется, - и действительно девочка пряталась за спиной старшего Алекса и не желала выходить, но рассматривать всех рассматривала.
Конечно, прозвучал обеспокоенный вопрос и от матери мальчиков. Деревенские в этом плане более быстро понимают ситуацию и что означает цвет вещей. Траур, который носила Екатерина нельзя было не заметить. Чёрное пышное платье куда лучше смотрелось в гостиной, нежели на тесной кухоньке, где весь её наряд выглядел комично.
- Доехали из-за дождей медленно, а так дорога прошла нормально. Сыро вот только. Хоть суши вещи, хоть нет. Благо постоялые дворы и станции часто бывали, - она задумывается над вторым вопросом и даже не знает как перейти к сути дела. Но первое, что надо сделать, так это уйти с многолюдной кухни, в то место, где их точно не подслушают. - Упаси Господи, нет... - тихо говорит Екатерина и потом поворачивается к хлопочущей кухарке. - Мы с Ганной сейчас сходим посмотреть как разместили вещи, а-то я привезла в сюрприз мальчикам и не хотела бы, чтоб его сломали. Алекс и Миша, вы за старших. Присмотрите тут за всеми, - ободряюще им улыбнувшись, она аккуратно берёт женщину под руку и выводит из кухни. В зале уже попрохладнее, чем на кухне, но это даёт мыслить критически. Усадив её на тахту, она сама садиться напротив. На несколько минут замолкнув, грустно смотрит на огонь. - Я должна кое-что тебе очень важное рассказать. Поскольку ты входить в нашу семью, то ты обязана знать, - ей не хочется смотреть на неё, но она берёт себя в руки и аккуратно сжимает её ладони. - Матвей, Ипполит и Сергей участвовали в заговоре против царя, - Катерина не хочет говорить дальше, но понимает, что не может более жить в этом мире из лжи. Пора это сделать. - Матвея хотят отправить на каторгу. Ипполит...мёртв. Застрелился во время этого всего, а Серж... - тут она уже не может смотреть на неё и отводит взгляд в сторону, закусывая губу. Смахнув слёзы, она прикрывает глаза и крепко-крепко сжимает её ладони. - А Серёжу повесили, как одного из главных, - Катрин закрывает лицо ладонями, понимая, что самообладание летит в тартарары. Она никогда не сможет принять того, что сделал император и никогда не сможет принять, что двух самых младших братьев уже нет на свете. Да, и себя не сможет простить. Отняв ладони от лица, Екатерина вытирает слёзы с щёк и смотрит прямо ей в глаза. - Прости. Я должна была уберечь, но не смогла.

Отредактировано Екатерина Бибикова (2020-09-22 05:54:39)

За окном усиливается дождь и начинает лить стеной, словно вторя их плачу. Дома темно-темно, но слуги уже наверняка начинают зажигать свечи. В гостиной помогает видеть лицо собеседницы лишь камин, который отбрасывает алые всплески цвета на её красивое лицо. Ей всё казалось как в замедленной съёмке. В голубых глазах крестьянки стоят слёзы, как и в её наверное. Всё-таки, все трое Муравьёвых-Апостолов были ей не чужими людьми. Слёзы текут и текут по щекам нескончаемо, а она ничего не может сделать для неё, чтоб хоть как-то облегчить боль. Лишь успокаивающе гладит по ладоням, пытаясь держать своё горе в узде. Иначе начнётся истерика и вряд ли удастся так просто успокоиться. От её рыданий сердце болезненно сжимается. Вот вроде бы две абсолютно разные женщины и как печально жизнь свела их. Екатерина из Санкт-Петербурга, а Ганна из Василькова. Крестьянка и дворянка. Единственное, что их объединяло это была и остаётся семья. А её мальчики? В один миг стали сиротами и почти что не успели насидеться вдоволь вместе с Сергеем. Что у них останется в воспоминаниях? Дай Боже, чтоб больше, чем ничего. По крайней мере она сделает всё и поможет чем сможет, чтоб они стали достойными сыновьями своего отца. Когда женщина её обняла, то Катерина на миг была в замешательстве, но потом поняла, что ей давно не хватало того человека, который поймёт твоё горе, как своё. Сёстры в своём последнем письме Екатерине и ругали братьев, и жалели, а она не понимала как это можно делать. Медленно погладив её по спине, старается хоть так помочь. Увы, в таких речах она не мастер и не хотелось бы им вообще становиться.
- Я должна была пытаться сделать хоть что-нибудь... - шепчет Екатерина, прикрывая глаза и вытирая слёзы холодными ладонями. Ей казалось, что она уже пережила это всё и что сердце больше не должно было болеть так сильно, но в этот момент опять поняла, что ошибалась. Глаза стали красными от пролитых слёз, а на сердце появился тяжёлый камень. Не винить себя, она не способна.
Слёзы катились по щекам, но было уже всё равно на них. Услышав слова, сказанные сквозь слёзы Ганной, она крепко-крепко обняла её и впервые за очень долгое время зарыдала в голос. Хрупкие плечи задрожали и казалось, что всё тело дрожит от переполняемых эмоций. Хотелось кричать, но Катрин не могла этого делать. Лишь плакать от бесконечного горя и безысходности. Что будет дальше? Будущее так туманно. Предполагали ли братья о том, что они причинят столько боли сестре и любимым? Наверняка, нет. А так хотелось вновь услышать голос Ипполита и ласково улыбнувшись, взъерошить вьющиеся волосы или поговорить с Сержем, который умел находить слова абсолютно под любой случай, а потом пойти и обнять Матвея, который мог защитить от любой видимой и невидимой напасти. Услышав вопрос, отстранилась и прикусила губу. Сделав пару глубоких вдохов-выдохов, женщина почувствовала как Ганна вытирает её лицо своим вышитым передником. В этом жесте столько трогательной заботы, хотя ей явно самой не легче. Конечно, ведь она потеряла любимого человека. 
- Иллариона, моего мужа, во время бунта очень сильно побили солдаты, но сейчас с ним всё в порядке. Синяки, да сильные ушибы. Правда, когда он пришёл домой с этим всем на лице, то испугалась жутко. На него как на зятя заговорщиков тоже опустилась опала. Постоянные допросы, да разговоры. Он нас сюда специально и отправил, подальше от Санкт-Петербурга, чтоб детям было спокойнее, но ему тоже тяжело. Я это вижу. Он потерял многих друзей, - она вытирает лицо платком, который до этого был аккуратно сложен в потайном кармашке. - А ещё я писала самому императору прошение, чтоб мне разрешили забрать... - она всхлипывает и прикладывает ладонь к губам. Говорить о брате, как о ком-то в прошедшем времени абсолютно нет никакого желания. К горлу подкатывает ком, который ни слова не даёт вымолвить. Когда она успокоилась, то продолжила свою речь, перебирая кружева на платке: - ...забрать Сержа после, чтоб похоронить, но мне отказали, а где похоронили Ипполита так и не говорят. Хотя, письмо с ответом должно будет прийти со дня на день...Какое нелёгкое испытание посылает нам жизнь, дорогая, а я даже не знаю как его преодолеть. Не хочу верить, что это всё реально. Кажется, что это дурной сон, который скоро исчезнет, но я никак не могу проснуться,, - тихо сказала Екатерина и уставилась в пол, умолкая. Ей было жалко и братьев, и Ганну, и детей Сержа. Они все не заслужили всех тех бед через которые с таким трудом проходят. Встав, Екатерина отошла к камину, где было теплее, обняла саму себя и снова кинула взгляд на сидящую женщину. - Что сказать детям? Как им это всё объяснить? Я никак не могу найти ответы на эти вопросы, сколько ни пытаюсь.

Услышав слишком ровный голос женщины, по её спине пробежались мурашки. Апатия почему-то казалась Катрин самой страшной участью из всех возможных. Одно дело переживать, стараться пересилить те эмоции, которые внутри тебя, но совсем другое не чувствовать ничего. Быть просто...просто кем? В этот момент она запнулась в своих размышлениях. Им есть ради кого жить и ради чего бороться. И у неё, и у Ганны есть дети, которым нужны их матери. Они им нужны, а значит надо взять себя в руки и задуматься о своих дальнейших действиях. Между ними повисло молчание. Только треск раздавался в камине и казался совсем оглушительным. Екатерина в первую очередь думает о погибших братьях. Ей было так жалко все те упущенные возможности собраться вместе. А что бы они делали? Читали бы или бесконечно долго вели разговоры? Может быть, принялись вспоминать детство, прошедшее в Париже. Там всё было так беззаботно и радостно. Они ещё не знали сколько им предстоит перенести, приобрести и потерять одновременно. "Зато они теперь смогут увидеться с матушкой..." - подумала женщина и на минуту прикрыла глаза. Прошло уже столько лет с тех пор, как не стало их матери, а Катерина до сих пор помнила как она сбрызгивала розовой водой щёки. Шелест её платья, сделанного по моде и с изяществом. Движение рук, голос, манеру речи и её лёгкий, едва уловимый акцент на французском от которого всячески пыталась избавляться. Вспомнила она и удивительно спокойное лицо матери в гробу, во время прощания. Вдруг, рядом с ней оказался Ипполит и Сергей, с такими же спокойными лицами. Будто бы они даже не умерли, а просто спят. Вздрогнув, она открыла глаза и потёрла щёки. Перекрестившись, на всякий случай, повернулась к Ганне внимательно изучая её лицо. Выслушав, скрестила руки на груди и кивнула.
- Да, ты права. Надо будет так и сделать, - тихо сказала Екатерина, прикусывая губу. О покровской субботе она и забыла, а это ведь идеальный момент и о том, чтоб рассказать домашним об этом всём. Без подробностей, конечно. Хотя, детям, наверное, стоило бы сказать, но она ведь их мать и сама знает, что для мальчиков лучше. - Manet omnes una nox, - пробормотала она себе под нос. Это была любимая фраза мужа, которую он часто повторял в разных ситуациях и на удивление она подходила ко всему. В комнате зажгли свечи и Катрин, привыкшей к темноте, немного защипало глаза. Проморгавшись, она увидела слугу, который стоял с подсвечником и удивлённо на них смотрел. Конечно, две женщины, сидящие впотьмах, с заплаканными глазами. Услышав про своих детей, пришла в себя, окончательно успокоилась и поправила высохшие волосы.
- Спасибо. Ступайте, сейчас подойдём, - она сложила аккуратно платок обратно в потайной карман и окончательно привела себя в порядок. Посмотрев на свою собеседницу и сестру по несчастью, кивнула. - Да, пора, - она быстрым шагом направилась обратно на кухню. Нужно было ещё столько решить вопросов связанных с их размещением в доме и размещением детей в частности. Зайдя в кухню, услышала привычный галдёж. Все семеро детей сидели на лавке и веселом общались между собой, кроме маленькой Оли, которая, судя по всему, не особо понимала предмет разговора, а потому сидела рядом с Мишелем. Увидев их, дети мгновенно переключили своё внимание. Умолкнув, почему-то внимательно их разглядывали, затем стали разговаривать уже тише. На столе стояли пироги с рыбой, да капустой, а так же свежий пирог с морковью и изюмом, стоял рядом горячий самовар. Аромат стоял умопомрачительный. Екатерина с трудом улыбнулась и погладила младших по головам. - Ну-ка, давайте все за стол. Берите каждый себе по куску пирога и наливайте чай... - начала командовать она и все быстро уселись и почти что без лишних слов. Положив каждому младшему по небольшому кусочку и аккуратно налив кипяток в чашку к ароматной заварке, присела рядом с Ванями, Аней и Мишей, наблюдая, чтоб они не обожглись. Все остальные спокойно принялись за еду. Только старший Алекс смотрел на них с Ганной особенно пристально, к пирогам не прикасался. Встав, подошёл к ним и непонимающе нахмурился. 
- Maman, tante, что с вами случилось? Вы плакали? Почему? Вас кто-то расстроил или что-то произошло? - взволнованно, но твёрдо спросил он и внимательно посмотрел сначала на Екатерину, потом на Ганну.

Услышав вопрос от сына, Екатерина на мгновение растерялась. Она им не говорила о смерти дядюшек. Как бы это странно не звучало, но ей было не до того. Хотя, кому врать? Просто не знала как сказать такие страшные новости. Младшие, конечно, ничего не поймут. Оленька, Ваня, Анна Сергея, да Матвея даже не видели толком, но вот старшие начнут задавать вопросы отвечать на которые было бы слишком болезненно для Катрин. Правда, сами дети особо вопросов не задавали. Только удивлялись количеству чёрного в их гардеробе, но через несколько недель и эта перемена почти что перестала их волновать. Алекс и Мишель были удивительно угрюмы, когда видели её, а она просто старалась не особо показывать свои эмоции. Почему-то не хотелось разрушать их стройный и красивый детский мир. Пускай, мальчики ещё будут думать, что они живы. "Как это эгоистично..." - почему-то подумалось ей и женщина отвела взгляд. - "Я ведь, по сути, переживаю даже не за них, а за себя...". Поняв, что молчание затянулось больше чем на несколько секунд, Екатерина слабо улыбнулась и подошла к сыну, приобнимая за плечи. 
- Ничего, chéri, с нами всё в порядке. Не переживай, - она взъерошила волосы и развернулась его обратно к своему месту. - Сядь, пожалуйста, - голос её был немного усталым, но не менее твёрдым. Алекс ещё раз долго посмотрел в её глаза, а потом вздохнул и сел на своё место.
- Как скажешь, maman.Je m'inquiète juste pour toi, - добавил мальчик и она абсолютно так же издала тяжёлый вздох.
Все молча ели, а ей даже не хотелось притрагиваться к еде. Из-за нервов слегка мутило и она просто присела во главе стола. Кухарка подсунула ей чашку с чаем и Екатерина благодарно улыбнулась, делая несколько глотков из тонкого фарфора, расписанного пышными цветами. Вопрос от Ганны прозвучал как гром, среди ясного неба. От неожиданности, она поперхнулась чаем и закашлялась.
- Думаю, с...недели две назад, - тихо сказала Катрин и кинула на неё взгляд. Ганна оказалась такой простой в плане эмоций. Только посмотришь и сразу всё понятно. Это было и большим благом, и большим злом в данное времени. Ведь, не дай Боже, они вдвоём проговорятся раньше времени, да ещё и при детях. Вздохнув, она отпила из чашки и посмотрела на кухарку. Собравшись с силами, поставила уже пустую чашку обратно на стол и отодвинула её. Встав, слегка нахмурилась. - Слава Богу, с Иваном Матвеевичем всё в порядке. Да, и войны никакой нет, - перекрестившись, она выпрямилась и вздохнула. Сейчас, Катрин абсолютно не знала как ответить. Да, при чём так, чтоб и не рассказать ничего. Встав напротив Глафиры, посмотрела в добрые глаза, лучащиеся тревогой. - Всё в полном порядке, а то, что говорила Ганна...Так это знакомый один общий помер, упокой Господи его душу, - женщина снова перекрестилась, а затем скрестила руки на груди. - Вот она и расстроена, - она обернулась к столу и посмотрела на детей. - Так. Как вижу, уже доели? - повернувшись в сторону печи, заметила, что прислонившись к ней заснула Ольга. Уж, она могла засыпать в любом положение и в любой обстановке. Взяв её на руки, посмотрела на сыновей Сергея и поджала губы, силой подавляя слёзы. "Нельзя раскисать..." - подумала Екатерина, а потому улыбнулась. - Там для вас обоих...папа прислал подарки. Пойдёте их смотреть? - женщина присела на краешек лавки, чтоб мальчики могли спокойно видеть её лицо, а потом внимательно взглянула на Ганну.